Тем же вечером с ним и синедредой девушкой случается нечто, совершенно не похожее на «фаст без прожима». А Романтик ещё не знает, что ему предстоит не только встретиться с Соней – правда, при совершенно иных обстоятельствах, – но и поучаствовать в спасении Глор.

Огромный шар остывающего солнца опускался за верхушки елей, окрашивая небо в кровавый цвет. В лагере пороли сразу двух девушек, – их заунывные крики разносились по окрестностям, вызывая ропот соседей, стоящих лагерем неподалёку.

– Извращенцы! Дегенераты! – то и дело доносилось оттуда.

Ещё днём преисполненный морали мужик с той стоянки в полуспущенных из-за пивного пуза труселях долго тряс кулаком, выпуская пары: «Отстреливать надо! Ни стыда ни совести!» Парни смеялись и шли голышом купаться, а один с показным удовольствием загнал свою Нижнюю в озеро и за волосы начал её топить, подолгу удерживая под водой.

К вечеру тематики собрались в лагере, расположившись вокруг пылающего жаром костра: пили вино, пели под гитару, болтали.

Пригвождённую девушку освободили, – на «отлежаться», – а затем примотали скотчем к сосне – плотными витками, вместе с лицом, руками и ногами, так, что под конец она не могла пошевелить даже пальцем.

Соня ушла в палатку.

В надвигающихся сумерках двое – Паук и дредастая – вышли на пустынный берег к одиноко причаленной лодке. Пахло остывающим песком, и ничто не предвещало беды, тем более, что озеро не было глубоким даже на середине.

– Залезай, – Паук отвязывает лодку и подаёт девушке руку.

Пока та, покачнувшись, шагает, он успевает легонько шлёпнуть её по круглому заду.

– Э-эй, – жеманно отзывается она, плюхаясь на скамеечку.

Тот, пронзительно зыркнув, запрыгивает сам и берётся за вёсла.

– Ты дерзкая. Я полдня за тобой наблюдаю, – и он начинает неумело грести.

– А ты у Гриши-то лодку спросил? – спрашивает она.

– Да он всем разрешает, спокуха, – отвечает парень.

Дредастая, застенчиво улыбнувшись, достаёт из кармашка коробочку и выковыривает оттуда таблетку. Многозначительно кладёт её на язык, забирает в рот.

– Чёйта? – спрашивает парень.

– Колёсики, – поясняет девушка и добывает ещё одну. – Буишь? – протягивает ему, прилепив её слюной на кончик указательного пальца.

Тот лыбится.

– Где берёшь?

– У Вадьки-Капюшона. У него дурь отменная, высшей марки, и торкает быстро. А это из новой партии, на пробу дал, – девушка смотрит так вызывающе, что парень облизывает холодные губы и принимает дозу.

Закат догорает, окрашивая облака кровавыми красками.

Спустя минуту лодка зарывается носом в заросли прибрежной осоки. Становится тихо.

У самого дна проплывает чья-то длинная тень. По днищу ощутимо чиркает, а по поверхности воды проходит рябь.

– Ты это видела? – встревоженно спрашивает, привставая, заметивший это парень.

Девушка, с романтичным видом созерцающая закатные краски, кидает на него томный взгляд:

– Видела – что?

Тот склоняется к воде и пристально пялится в непроглядную черноту, пытаясь разглядеть там источник своего беспокойства, но то, что таится на глубине, остаётся скрытым: лишь на поверхности зеркально отражается багровая дорожка от уходящего за лес остывающего солнца, – и только.

Парень, шумно дыша и озираясь, тревожно подбирает под себя голенастые ноги и добывает из кармана зажигалку с помятой пачкой сигарет, на которой написано: «Курение убивает» и ещё «Зависимость». Он достаёт сигарету, подносит дрожащую зажигалку к лицу, – от чего оно на мгновение озаряется слабым светом, – и прикуривает. Сильно затягивается.

– Показалось, наверное.

И снова огромная тень скользит рядом, на исходе уйдя в околодонную черноту.

– А-а-а! – парень отшатывается, но потом с зажатой между пальцами сигаретой склоняется к воде, пытаясь подсветить себе её огоньком. – Там прохерачило что-то! Ты видела? – на лице написан неподдельный ужас.

– Да нет там ничего, – хмыкает девушка, глядя надменно. – Вижу, торкнуло. Говорю же – Капюшон говном не торгует!

Паук боязливо бросает пустую пачку за борт:

– Короче, поплыли к берегу!

В ответ на это у борта жирным полукольцом выныривает и тут же бесшумно погружается под воду иссиня-чёрное змеиное тело, покрытое крупной чешуёй, блестящей в свете заката. Парень роняет сигарету, а девушка всхлипывает. Не показалось?

Гигантская змея появляется вновь – треугольная голова на длинной шее – и вопросительным знаком зависает над лодкой. Одного глаза – левого – нет. Злобный, ярко-жёлтый другой живо двигается, будто выбирая, кого из этих двоих сожрать вначале.

Она обдаёт парочку гнилостным дыханием и оскаливается, обнажив ряд острых зубов, растущих из бордовых, покрытых язвами и разростами дёсен. Из недр глотки вырывается долгая отрыжка, и змея плавно уходит под днище.

Девушка разевает рот в беззвучном крике. Парень суетливо хватается за весло и, пританцовывая, дёргает его из уключины – безуспешно.

Лодку подбрасывает небрежным пинком, – перекосившись, она шлёпается на воду ребром, и Паук, потеряв равновесие, летит за борт, где, булькнув, камнем уходит в непроглядную глубину. Лишь чудом девушке удаётся удержаться в гарцующей лодке.

– А-а-а! – её душераздирающий крик отражается от стены леса, растущего по периметру озера.

На берегу раздаются похожие вопли, – это у костра показательно порют девчонок.

Вместо гребли девушка машет вёслами в воздухе, только раз или два случайно черпанув ими чёрную, точно нефть, воду. Лодка, сильно раскачиваясь, неторопливо вращается на месте, и не думая плыть. Парня больше нет – исчез, как не бывало, – бесследно, сгинул. И не успевает девушка осознать сей факт, как снизу приходится новый удар, – на этот раз чудовище ловко опрокидывает лодку днищем кверху, и девушка, захлебнувшись криком, вылетает за борт. Над водой вьётся полукольцами и тонет в омуте чёрное чешуйчатое тело, увлекая её за собой.

Водная рябь постепенно сходит на нет, тихо шуршит потревоженная осока, и всё погружается в темноту. Узкая багровая полоска, как граница между вечером и ночью, горит на горизонте, но вскоре и её пожирают тяжёлые черничные облака.

…Промучившись от бессонницы, Соня выбирается из палатки и, повинуясь внутреннему зову, выходит на берег озера. Там царит гробовая тишина и покой.

«Странно, – думается ей, – кто-то взял Гришину лодку и оставил её в осоке. Вот он ругаться-то будет».

Грозовые тучи толпятся за лесом, и некое сладкое, но болезненное предчувствие заполоняет всё её существо. Что-то должно произойти в ближайшее время. Неизвестно что, но оно произойдёт.

Ночные мотыльки садятся ей на лицо, щекочут; что-то всплёскивает посередине озера, и Соня думает: «Какая большая рыба».

Глава 48

Чем ругаться на темень, лучше зажечь свечу

(Элеонор Рузвельт).

Лодку Гриша находит наутро всё там же, в осоке. Какое-то время грозно вышагивает по лагерю:

– Кто, а? – и он бросает взгляд на походное кресло, где чёрной змеёй лежит свёрнутый в кольца хлыст. – Ещё и перевернули!

Никто не сознаётся.

– Гриш, – миролюбиво зовёт его девушка, которая была прибита к сосне. – Соседи, наверно, нагадили. Забей. Кофе будешь? – и она с нежностью смотрит на плеть.

Ароматный напиток окончательно успокаивает Гришу.

Очкастый романтик было спрашивает про пикапера, и Ангелика говорит, что да, он вроде вечером уходил с дредастой.

– Темачат где или уехали. Ну не утонули же. Тут воды по колено, – пожимает плечами она.

Озеро встречает ровной гладью. Берег с утра чист и безлюден, в безоблачном небе сияет солнце. Соня освобождается от парео и небрежно набрасывает его на поникшую берёзу. Лёгкий ветерок ласково касается кожи, чуть гладит по макушке и тут же стихает.

– Привет, привет, – здоровается с ним Соня.

Подходит к воде, – та тихо плещется о прибрежный песок; на дне виднеются камушки. Шагает. Холод и ликование взрывают тело, водоросли щекочут скользкими листьями, рыбёшки прыскают по сторонам, пугаясь белых ног. Вокруг по-прежнему тихо, лишь в отдалении что-то всплёскивает. Ребята говорили, что на другом берегу стоит завод по выращиванию форели, и однажды из-за поломки оборудования в озеро ушла добрая партия сеголеток73. Теперь многие приезжают сюда рыбачить.

Вода обнимает бёдра, доходит до талии, и Соня ложится, плывёт между островками густо растущей осоки. Холод исчезает, оставляя восторженное послевкусие, и она переворачивается на спину: над поверхностью остаётся лишь пятачок лица – глаза, нос и рот. И лежит, то потягиваясь, то выгибаясь дугой, то просто распластавшись звездой и позволяя